Делюсь понравившимся.

о.Александр

Бабулька сама говорит апостолы капища рушали, но при этом не замечает что и наши храмы тоже пытаются превратить в капища - поле политических дебатов. Хорошо, что ей не сказали (те которые её так хорошо осведомили) как переводится пуси райт и панк, а то бы за голову схватилась.
меня не убедила. Хотя говорит искренне.

Саша · Сообщение **Саша** » 29 июл 2012, 12:58

а главное...готова жизнь одать за церковь за плохенького христианина...а сама осудила своим высказываньем.ана и вовссе не готова одать жизнь за тех кто любят Христа...вот такие как ана и отварачивает от церкви человека....только собрался человек пойти в церковь....и слушая такую бабушку...он скажет а там такое я не поййду...каму церковь не мать я таму не брат и не отец.....Отче прости им....эта сказана тем дивицам....каторые живут всласть....не знают что такое стоять по многому на каленях....не знают что такое посст....не знают чтотакое Дух Святый....каторого можна лешится мгновена.....хараша маша даа ненаша......лучше не говарила а молиласьбы молча....и то толку больше былобы....осудила всю православную рассию и рада....перевернула кверх дном....Бог сам знает ково судить а ково наказать........а приступления не каму не дано делать...а перед Богом и вовсе....за что боролись на то и напаролись.....кары Божье не ведует ....вот и устроили бал сатаны

Саша · Сообщение **Саша** » 29 июл 2012, 14:40

Вольфганг Амадей Моцарт - Нежные Звуки Грома...

http://pravznak.msk.ru/uploads_user/533 ... /10647.mp3

о.Александр

Насчет образования некоторых из девиц
HTTP://diak-kuraev.livejournal.com/356567.html#cutid1

Саша · Сообщение **Саша** » 30 июл 2012, 03:24

Михаил

Михаил

<center><a href="http://nasamomdele.narod.ru/2012/120730_1.mp3">30.07.2012В.М.Смирнов и А.В.Краснов
Процесс Pussy Riot: стриптиз власти on-line </a>

Михаил

о.Александр

Аборт, это не только трудности тела, как ныне пропагандирует современность, но более того это трудность всего состава человеческого...
http://www.youtube.com/watch?feature=pl ... V0iEcbBwOY

о.Александр

http://varlamov.me/img/vdv12/01.jpg

о.Александр

HTTP://www.patriarchia.ru/data/2012/08/ ... N_8376.jpg

Константин

Спаси Господи о.Александр! Сделал на компе фоновым рисунком! Федор Форева!!!!!)))

о.Александр

Интересная красноярская программа

HTTP://www.youtube.com/watch?feature=pl ... SSJy6CPjeE

о.Александр

Владимир Соловьев о нападках на Русское Православие и Церковь. Интересная беседа, советую прослушать - итонация ведения диалога прекрасна. Его слова - "Без РПЦ не будет России".

HTTP://radiovesti.ru/articles/2012-04-04/fm/40916

о.Александр

Гонщикам. Высокие скорост. Мульт

http://www.youtube.com/watch?feature=pl ... nhNg3MU-NI

о.Александр

Летчикам. Высший пилотаж. Мульт

http://www.youtube.com/watch?feature=pl ... WXmju77blA

KonstMin · Сообщение **KonstMin** » 13 сен 2012, 10:53

Моя прелесть.

--О, Боже! Какая красота! - иеромонах Вонифатий вышел из грязной "Нивы", чтобы посмотреть, как лучше объехать колоссальных размеров лужу, настоящее озеро, разлившееся на проселочной дороге после позавчерашнего ливня. И застыл, пораженный. Над головой бесконечное ярко-голубое небо без единого облачка, теплое и радостное солнце опускалось к кронам леса, раскрашенного в резные оттенки зеленого и золотого, справа поля сбегали к синей ленте реки, а на другом берегу темный зеленый лес стремительно карабкался на Уральские горы.
--Хвали, душе моя, Господа, - любуясь красотой родной земли, Вонифатий испытывал почти религиозный восторг, тихо напевая 145 Псалом, он перекрестился, словно стоял в храме перед святой иконой, - упование его на Господа Бога своего, сотворшего небо и землю, море, и вся, яже в них...
Забылась долгая, утомительная дорога, размытая ливнем, забылось неприятное подозрение, что он заблудился, и придется поворачивать назад, а это дополнительно 4 часа, забылась и отдаленная, затерянная в приуральских лесах деревушка, куда Владыка послал отца Вонифатия "на разведку". Было небо, лес, река и горы.
Иеромонах был молод, горяч, еще полон восторга, он иногда молча плакал на богослужении, когда хор пел "Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче", загорался ревностью миссионера, когда читал "Письма святителя Николая Японского", или ревностью защитника веры, когда речь заходила о сектах и лжеучениях. Нередко малочисленная братия Свято-Троицкого монастыря тихонько посмеивалась над своим новоприобретенным собратом. А отец-наместник опасался, что молодой монах может погибнуть, окутанный сетями прелести, когда видел его на богослужении, да и периодически вскипающая деятельность отца Вонифатия тоже не привносила мир в истерзанное борьбою с грехом сердце отца-наместника.
Солнце спускалось к кронам осеннего леса. До темноты необходимо добраться до деревни, ночевать в поле - не самая радостная перспектива. Вонифатий изучил лужу, наметил маршрут объезда и сел за руль. Назвать его хорошим водителем было нельзя, первый раз за руль монах сел только этой весной, поэтому борьба с лужей хоть закончилось победой человека над стихиями мира сего, но все же заняла не менее получаса. Отец Вонифатий был уже на границе гнева, когда "Нива" выбралась на дорогу и побежала к лесу. Лес обступил стремительно ворвавшуюся в него дорогу со всех сторон, даже сверху. Деревья, разукрашенные в золото всех оттенков от нежно желтого до червонного, нависали над узкой грунтовой дорогой, заслоняя синеву неба и скрадывая лучи почти зашедшего солнца. Когда сумрак сгустился настолько, что пришлось включить фары, отец Вонифатий понял, что заблудился. Остановив автомобиль, он разложил на руле карту, и погрузился в ее изучение. За этим занятием его застала ночь.
"Если я правильно предполагаю свое местоположение, - подумал монах, приняв решение, - то через буквально несколько километров дорога должна выйти из леса на берег реки. Там и заночую. А утром обратно... искать деревню".
Действительно через несколько километров лес расступился, выпуская из своего мрачного чрева грязный автомобиль иеромонаха. Большая, яркая луна уже взошла, освещая холодным серебром открывшиеся взору отца Вонифатия просторы. Ожидаемой реки не было, вместо нее, окруженная со всех сторон лесом, раскинулась довольно большая по нынешним меркам деревня.
--Слава Богу! - воскликнул отец Вонифатий, обрадованный, что ночевать придется не на берегу реки. Перспектива оказаться под утро в плену ледяного тумана, поднявшегося от холодной воды, его откровенно не радовала. А вот уверенность в том, что даже среди ночи заблудившегося православного священника пустят переночевать, да еще и накормят горячим борщом со сметаной, была. Потому как молод был еще отец Вонифатий.
До ближних домов было чуть более полукилометра, но доехать на автомобиле было не суждено. "Нива" кашлянула и заглохла. Упорно молчала она на все попытки ее оживить. Стукнув в сердцах руль, монах вылез из салона, поправил подрясник, надел теплую греческую полурясу, повесил на плечо портфель из-под ноутбука, и, ежась, зашагал к поселению. Деревня была погружена во мрак: не единого фонаря, не единого светлого окна. Тишина стояла кладбищенская: не выли псы, не шумели сверчки. Монах подошел к первому дому. Вроде жилой, не коттедж, но и не лачуга с провалившейся крышей. Калитка не заперта даже на щеколду.
--Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе... - зашептал отец Вонифатий молитву, которую принято произносить, входя в келью или дом. Ожидаемой им собаки не было - и слава Богу. Подойдя к окну, он несильно постучал. Тишина. Постучал сильнее. Молчание. Постучал сильно - сильнее уже нельзя, можно разбить стекло. Никого. Дом, видимо, пуст.
Все повторилось и во втором и в третьем доме. Жилые с виду дома были пусты. Тут на луну набежали стремительные облака, стало темно, как говорят: хоть глаза выколи. Искать обитаемое жилище было уже просто невозможно, поэтому монах решился войти в дом непрошеным гостем. Он уже и не надеялся, но дверь отворилась на слабый толчок. Тихонько войдя внутрь, отец Вонифатий тщетно поискал клавишу включателя, подсвечивая зажигалкой. Нет ни включателя, ни лампочек. Дом оказался не электрифицированным. Зато на столе оказалась керосиновая лампа, которая была немедленно зажжена. Непривычный для современного человека свет керосинового пламени осветил просторную комнату. В доме были две комнаты, большая и совсем крошечная, кухонька с русской печью и сени с сундуками вдоль стен. Обстановка, что называется "допотопная": на стене старый гобелен с оленем, на полу затертые полосатые ковровые дорожки, посередине стол, покрытый белой скатертью, у стены шкаф-трюмо на ножках и два кресла точно такие, какие стояли у бабушки отца Вонифатия. Иеромонах вспомнил бабушку, ее круглые очки, прикрывающие добрые, лучащиеся любовью глаза, ее фартук, испачканный мукою, ее блины и вареники с картошкой. Бабушка - это одно из самых теплых и радостных воспоминаний детства. Эти мысли заставили монаха улыбнуться, и ночь стала не столь холодной, и деревня не столь чужой. Изучив дом, отец Вонифатий решил спать в кресле, все же он не Маша из сказки про трех медведей, чтобы почивать на чужой кровати без разрешения.
Дома было тепло, видимо хозяева натопили печь, прежде чем по неведомой причине уйти. Сняв безрукавную полурясу, отец Вонифатий достал из портфеля молитвослов и окинул взглядом стены в поисках икон. Их не было. Только сейчас он понял, что же так разительно отличало этот дом от многих других деревенских домов, где ему приходилось бывать, по благословению Владыки объезжая отдаленные поселения, где он крестил, исповедовал, причащал и служил молебны. Ну, нет икон - не беда, для того он и ехал в эту даль, чтобы принести Свет Христов, просвещающий всех.
Закрыв глаза на несколько секунд, чтобы привести мысли в порядок, отец Вонифатий в полголоса произнес первые слова вечернего молитвенного правила: "Во имя Отца и Сына и Святаго Духа". Не успел он произнести "Аминь", как во дворе что-то с грохотом обрушилось, и поднялся вой, словно дюжине волков придавили хвосты. Первая мысль была выскочить из дома и бежать на помощь, возможно, рухнул дом и под обломками могли оказаться люди. Захлопнув молитвослов и бросив его на стол, отец Вонифатий рванул к двери, и остановился как вкопанный. Неяркий свет керосинки едва освещал зал, дверь, ведущая в кухоньку, тонула во тьме. И из этой тьмы на него смотрел кто-то. Этот "кто-то" был огромен, невероятно мускулистый полуголый человек в ржавом металлическом шлеме с рогами, загнутыми вниз, в правой руке держал нечто похожее на пожарный багор, покрытый пятнами толи ржавчины, толи засохшей крови, а в левой руке... а вместо левой руки был длинный толстый медленно извивающийся щупалец со множеством мелких крючков, два крыла за спиной растворялись во мраке кухоньки. Он замахнулся багром, как если бы хотел зацепить Вонифатия крюком, и... и видение исчезло.
Отец Вонифатий испугался.
Грохот и волчий вой, сменились сейчас рычанием и вызывающим дрожь шопотом-шуршанием, доносившимся, казалось, со всех сторон сразу. Он так не боялся, наверное, уже лет 15, с той длинной ночи, когда они со старшим братом и его другом Витькой пошли на ночную рыбалку, и едва взошла луна, побросав удочки, сидели у костра и рассказывали страшные истории. Истории рассказывали, конечно, брат и Витька, имея только одну цель - напугать салагу. И это им удалось. Страх детский, бессознательный, ужас перед тем неизвестным, что живет в тени на границе взгляда, и прячется, едва устремишь туда взор, но скрываясь, оно приближается с каждой минутой все ближе, протягивает свои когтистые лапы или гибкие щупальца. Ужас сковывает, как бы это избито не звучало, леденит в жилах кровь, отец Вонифатий задрожал - стало холодно.
Что-то отчетливо заворочалось в комнатке с кроватями, засопело недовольно, послышался звук упавшего стула. И снова что-то выглянуло из тьмы. Уже не столь большое, лохматое, со множеством светящихся злобой глаз. Длинная волосатая паучья нога осторожно появилась из мрака, за ней медленно потянулась вторая.
--Господи, помилуй! - почти срываясь, прошипел отец Вонифатий. Рванул к портфелю, руки дрожали, поэтому он еле справился с замком. На кресло полетели Требник, кропило, епитрахиль, пластиковая бутылка со святой водой, наконец, он достал маленькое Евангелие и напрестольный крест.
--Да воскреснет Бог, и расточатся враги Его... - отец Вонифатий дрожал уже всем телом, не в силах победить дикий ужас. Он хотел бежать прочь сломя голову, бросив все, прочь, до "Нивы" и даже дальше - бегом через лес и до самых каменных стен Свято-Троицкой обители. Но он принял бой в той войне, в которой был воином. Он, сбиваясь, читал молитву Святому Кресту, которую, как известно, так бояться бесы, больше всего опасаясь, что сейчас он от страха забудет слова, и тогда все. - Да погибнут бесы от лица любящих Бога, и знаменующихся крестным знамением...
В комнате поворчало, повздыхало, покряхтело и затихло. Не теряя не секунды, монах накинул на шею епитрахиль, надел поручи и, вцепившись одной рукой в Евангелие, другой сжимая крест, начал молитву на освящение дома. На улице продолжало ухать, шуршать, стучать в стены. В окна кто-то скребся и заглядывал, во тьме сеней кто-то гневно шептался. Окропив святой водой дом, начертив освященным маслом на четырех стенах кресты-голгофки, отец Вонифатий читал Евангелие. Произнося дорогие сердцу слова Святого Писания, монах несколько успокоился, расправил плечи, голос окреп и не таял более на границе света, а, казалось, проникал во тьму комнаты и кухоньки и даже дальше - на улицу. Но и после освящения страхования не прекратились. В доме больше никто не шумел и не выглядывал из мрака. Но окна продолжали царапать когтистые паучьи лапы, а в стены стучать. На улице продолжалась бесовщина. Сев в кресло, прижав к груди Евангелие и крест, монах упорно бубнил: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго". Только когда горизонт на востоке окрасился алым, отец Вонифатий как в яму провалился в сон.
* * *
--Эй, - отец Вонифатий открыл глаза и увидел мужчину с копной русых волос, бородой лопатой и носом картошкой. Он стоял с недовольным видом над ним, рядом стояла старуха со злыми глазами, а из кухоньки выглядывали две головки - мальчик и девочка, близнецы лет 10-12-ти, с любопытством разглядывающие незнакомца.
--Здравствуйте, - сказал монах, вставая с кресла, - прошу простить, что вошел в ваш дом без приглашения. Мое имя Вонифатий, иеромонах Свято-Троицкого монастыря.
--Ну? - буркнул мужчина.
--Я заблудился, - отец Вонифатий оглянулся. Был день, свет заливал комнату, лучи солнца играли на стеклянной посуде в трюмо, освещали и маленькую комнату и кухоньку, преображая дом. Все случившееся ночью казалось безумным кошмаром, ничего подобного просто не могло быть в этом светлом, добром, таком патриархальном жилище, - и позволил себе переночевать у вас.
--Переночевать? - переспросил бородач недоверчиво, бросив взгляд на старуху, чьи глаза стали еще злее.
--Ладно, - после некоторой паузы, показавшейся монаху напряженной, сказала старуха. Обращаясь к мужчине, она приказала: - растопи печь, Снегирь, пора готовить еду. А ты, - она подошла ближе к Вонифатию, и кривым пальцем дотронувшись до все еще прижимаемого к груди Евангелия, - сходи за водой, Луна и Ясень покажут, где колодец.
Спорить монах не стал, снял епитрахиль, поручи, все скоро сложив в портфель, он взял ведра и пошел за близнецами со столь странными прозвищами - Луна и Ясень.
Деревня ожила. По улицам сновали люди, во дворах кипела деревенская деятельность: кололи дрова, таскали какие-то мешки, стучали молотки, починяя нехитрый сельскохозяйственный инструмент, перебирали картофель и лук, шли за водой к колодцу, над домами поднимались клубы дыма. В небе летали птицы.
--Здравствуйте, деточки, - улыбнулся близнецам отец Вонифатий, - а как вас звать?
Мальчик ухмыльнулся.
--Глупый ты, - сказала девочка, - неужели и в правду решил, что имена скажем?
Дети тоже шли каждый с ведром.
--А деревня как называется? - монах был уверен, что это вовсе не Березовка, в которую лежал его путь.
Мальчик снова ухмыльнулся еще более иронично.
--Глупый ты, - сказала после паузы девочка, - вроде с бородой, а такие глупые вопросы задаешь.
Иеромонах изумлялся виду сельчан. Было ощущение иррациональности: мужики бородатые, в мятых каких-то сапогах, женщины в совершенно нелепых цветастых сарафанах, более всего удивляла одежда детей, обычно даже в самых отдаленных деревнях одевающихся относительно по-современному, местные же ходили в грубых едва ли не домотканых рубахах навыпуск и бесформенных штанах. "Попал ты, отец, к старообрядцам, - вздохнув, подумал отец Вонифатий, - а то и того хуже".
Чтобы дойти до колодца, пришлось идти через всю деревню. Прошли мимо разрушенной церкви из красного кирпича. Свод провалился внутрь, из четырех малых куполов остался только один, да и тот без креста, остальные осыпались, едва намечая место где были, колокольня походила на оплывшую свечу, алтарная часть так же разрушилась, обнажая внутренности Святая Святых. Проходя мимо церкви, монах перекрестился.
--Ты эт чаво? - подал голос мальчик.
--Храму поклонился, - ответил отец Вонифатий. - Очень жаль, что ваши отцы не отстроили церковь, это же такая радость и благодать!
--Глупый ты, - повторила очередной раз очевидную для нее истину девочка.
Прошли и мимо еще одного культового сооружения, в отличие от руин церкви оно находилось на окраине деревни у самого леса, так что разглядеть его не представлялось возможным. Оно было высокое, громоздкое, побеленное, и, что удивило монаха, с плоской крышей - и это в снежном Приуралье.
--А это что? - спросил он у детей.
Девочка промолчала. Мальчик опять ухмыльнулся, и хотел было что-то сказать, да тоже промолчал.
Набрав воды, троица устремилась обратно.
Еду готовили молча, только старуха отдавала редкие приказы. Отец Вонифатий чувствовал себя чужеродным телом, но был заинтригован деревней, поэтому к "Ниве" своей не спешил.
--Брат, - обратился он к бородачу со странным прозвищем Снегирь, - я ехал в Березовку, подскажи, как добраться?
--Березовка? - переспросил бородач, снова взглянув на старуху. - Была такая деревня, знаю.
И замолчал.
--Как была? - не понял монах.
Но до того как сесть за стол бородач более не проронил ни слова.
--Слава господину! Кланяемся защищающему нас! - сказала старуха, когда стол был накрыт.
--Отче наш... - начал было вполголоса отец Вонифатий молитву перед вкушением пищи, но был одернут бородачом.
--Молчи и ешь!
Молитву монах докончил молча, мысленно благословил пищу, сел и молча ел, как и было рекомендовано.
Чай оказался вовсе не чаем, а неприятного вкуса травяным напитком, от которого заболела голова. Но соблюдая правила приличия Вонифатий нос не воротил, все пытаясь продумать как бы начать разговор.
--Брат мой, - снова он обратился к бородачу, и снова заметив, что обращение это ему не нравится, - когда мы ходили с твоими детками за водою, проходили мимо белого... хм... храма, что на окраине леса. Что это за храм, и какому богу вы поклоняетесь?
Бородач бросил гневный взгляд из-под бровей. Старуха, которая была, скорее всего, матерью бородача, встала, так и не допив чай.
--Луна, Ясень, быстро мыть посуду, - приказала она.
Дети засуетились у стола, побросав ложки и недоеденную картошку.
--А тебя, гость, - она выделила интонацией "гость", - я бы хотела попросить.
И замолчала, так и не уточнив, о чем хотела попросить.
Иеромонах Вонифатий сидел за опустевшим столом, бородач ушел, старуха молча делала свои старушечьи дела. Уже подумывая, что его мечты сравняться со святителями Николаем, просветителем Японии, и Макарием, просветителем Алтая, не более чем пустая гордыня, ведь даже с русскими он не смог найти общий язык, скованный воспитанием в семье потомственных интеллигентов и придуманным для себя, но не реальным миром. Встав из-за стола, Вонифатий поблагодарил про себя Бога за пищу, поблагодарил вслух старуху, надел полурясу и, взяв портфель, направился к выходу.
--Куда, болезный? - спросила старуха, на мгновение, перестав быть старухой, а став бабушкой.
--Уже день, - извиняясь, сказал отец Вонифатий, - я вам премного благодарен, но мне необходимо добраться до ночи в Березовку.
--Нет Березовки, - грустно сказала старуха, еще более превращаясь в семидесятилетнюю старушку, уставшую и согбенную, - ничего нет.
"Несчастные сектанты, - вздохнул иеромонах, - изолировавшие себя от мира, отлучившие себя от Бога".
--Матушка, есть и Березовка, и мир есть, и Всемогущий Бог, любящий нас, и слава и красота и правда Его пребывает во век, - почему то он процитировал 110 Псалом, - милостив и щедр Господь.
Отец Вонифатий подождал мгновение, поправил лямку портфеля и вышел из зала.
--Болезный, - услышал он тяжелый вздох бабушки.
Но за порог дома монах так и не переступил.
--Матушка, - обратился он к старухе, - все здесь очень странно, и для меня непривычно. Могу ли я задать вам несколько вопросов?
--Нет, - бросила, даже не повернувшись, она.
--В вашу деревню я приехал уже ночью, - отец Вонифатий решил быть настойчивее, - стучался в несколько домов, но все были пусты. Как и ваш. Куда вы все уходили все?
Старуха молчала, продолжая неспешно копошиться у стола, перебирая пучки сушеных пахучих трав.
--И еще. Ночью здесь творилось что-то невероятное...
Старуха застыла, прислушиваясь, но так и не обернулась.
--Всю ночь что-то грохотало... - отец Вонифатий аккуратно подбирал слова, - думал гроза с градом, но на улице сухо. Выли волки... опасно это, ведь загрызть могут... надо бы в лесхоз обратиться.
Старуха хмыкнув, продолжила свое копошение.
--Какой-то мужчина приходил, - продолжил монах, - богатырского телосложения... почему-то раздетый... только в... каске и с пожарным багром...
Старуха резко развернулась, глаза горели настоящей ненавистью, казалось, сейчас она превратится в гарпию и вцепится когтями в горло.
--Что он сказал тебе?
--Ничего, - отец Вонифатий пожал плечами. "Значит не сон и не галлюцинация", - подумал он, воспоминания пережитого ужаса зашевелились в сердце.
--Врешь, песий сын! - пронзительно заверещала она, сжав кулачки.
--Правду говорю, мать, - голос иеромонаха был ровный, не первый раз он встречается с бабьими истериками, слишком много экзальтированных особ и кликуш приезжают в Свято-Троицкую обитель.
--Встретить его! Неназываемого! И остаться живым? Врешь змеиный выкормыш!
Из сеней в кухоньку ввалился Снегирь.
--Что еще?
--Он продался! - старуха ткнула в отца Вонифатия кривой узловатый палец, и завизжала: - В клетку его!
--Истину говорю! - крикнул монах, когда бородач схватил его за руку, и скоро заломил за спину. - Истину говорю, не продавался я никакому "неназываемому"! Я прогнал его!
Снегирь отпустил руку. Старуха открыла рот, глаза округлились.
--Врешь.
--Я священник, - ситуация приобретала фантасмагорические черты, - мой святой долг бороться с силами зла.
--Жрец господина? - бородач был поражен.
В те еще недавние времена, когда отец Вонифатий не был ни отцом, ни Вонифатием, он мечтал, что будет нести Слово Божие в отдаленные селения, может даже Африки или Юго-Восточной Азии, он представлял, что как святейший апостол Павел войдя в совет старейшин, скажет: Того Бога, Которого вы не знаете я проповедую вам, и как просветитель Алтая шаманам: Единый Бог послал меня к вам рассказать о Нем. И вот подобная ситуация. Кто эти люди? Язычники, а то и шаманисты, возносящие молитвы и, возможно даже, жертвы придуманным божествам и духам. Кого они называют "господином"? Истинного Бога? Отнюдь, иначе, православный храм не был бы в руинах. Почему-то вспомнилась история про старую цыганку, которая, как она утверждала, лечила молитвами, "К кому обращаешься в молитвах?" - спросили ее, "К Господу" - "А как "Господь" по-цыгански?" - "Дэвел", - последовал ответ.
--Я священник Бога Единого, Благого и Милосердного, Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа, победившего смерть и ад.
--Победившего ад? - старуха подозрительно всматривалась в глаза отца Вонифатия. - Эти амулеты и книги в твоей сумке, - она кивнула на портфель, - для ритуалов и жертвоприношений?
--Это не амулеты, матушка, но в целом ты права: для молитв и священнодействий.
--Снегирь, проводи жреца в храм. А я соберу старух и схожу за Дедом-заклинателем.
"О, Господи! Это же махровое язычество! Не в тундре за Полярным кругом, не в сельве Амазонии, не на островах Полинезии - в Приуралье!", - удивлялся отец Вонифатий, когда его конвоировали до капища.
* * *
"В клетку его!" - кричала старуха в доме, теперь отец Вонифатий полностью осознал, что же она имела ввиду. У высоких ворот побеленного храма висели на столбах 4 небольшие стальные клетки, в которых скорчились человеческие скелеты.
--О, Господи! - воскликнул монах, перекрестившись. - Вы сумасшедшие! Вы убили их!
--Убили, - согласился Снегирь, - они продались Неназываемому.
Все произошедшее с иеромонахом за эти сутки просто не укладывалось у него в голове. Этого не может быть, потому что не может быть. Но вот медленно раскачиваются на ветру цилиндры клеток, и в них кости, черепа раззявили зубастые рты, словно хохочут или кричат, сквозь истлевшую одежду проглядывают ребра, руки и ноги торчат из-за прутьев на свободе, некоторые скелеты лишились кистей и ступней. Отец Вонифатий отвернулся от клеток. У храма собиралась толпа, известие о том, что в деревню прибыл "жрец господина" стремительно облетела селение. Иеромонах смотрел на сельчан, в их взглядах не было ненависти или злобы, но почему-то он был уверен, очень скоро они потребуют его крови. Нужно было что-то сказать, просто необходимо! Нужно было обратиться к собравшимся здесь людям со словами Благой Вести, рассказать им, как сильно любит их Бог, рассказать о той Жертве, Которою они выкуплены у смерти, рассказать о радости молитвы, и неземном счастье жизни будущего века. Слова и мысли шумели и толкались в голове как растревоженный улей, не желая выстраиваться в стройную и убедительную проповедь.
--Радуйтесь, братья! - наконец произнес отец Вонифатий, раскинув руки, словно хотел обнять всех собравшихся. Речь рождалась сама, казалось даже, что Сам Дух Святой, как и обещало Евангелие, вкладывает в голову глубокие мысли и точные фразы, монах чувствовал, что сейчас произнесет самую лучшую свою проповедь, после которой и умирать не так страшно. Но не успел он сказать и первых слов, как толпа расступилась, пропуская к храму мятого старика с седой бородой в окружении старух.
--Погоди радоваться, - сказал, как по лицу ударил, дед, - сначала разобраться с тобою требуется.
Он сделал повелевающий жест и несколько мужчин начали отворять толстые, оббитые металлическими полосами храмовые двери. Не дожидаясь пока двери будут отворены полностью, старухи вошли во мрак и стали зажигать толстые свечи. Старик взял отца Вонифатия за локоть и грубо завел внутрь. Не смотря на то, что деду было, наверное, не менее 70 лет, хватка была железной, сказать по правде, еще неизвестно кто бы одержал вверх, если бы монах решил оказать сопротивление.
Храм делился двумя рядами простых квадратных побеленных колон на три нефа. Боковые нефы были заставлены рядами лавок, в центральном стояли вдоль колон кресла с высокими спинками, похожие на варварские троны. В дальнем от входа конце нефа - возвышение как в католических костелах, и на возвышении высокая каменная глыба - менгир, венчанный колоссальных размеров оленьими рогами. В храм не проникал ни единственный луч света, окон просто-напросто не было. Зажженные старухами свечи горели неровно, как-то нервно дрожа и изредка стреляя искрами. В полумраке каменная глыба с рогами казалась чудовищным идолом.
--Поклонись! - велел старик, дотащив отца Вонифатия до менгира.
--Нет, - негромко сказал монах, и процитировал ответ Спасителя, искушающему Его сатане: - ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи.
Старик нахмурился, хотел что-то гневно сказать, но замер, прислушиваясь. Прислушался и отец Вонифатий. Тишина.
--Господин? - спросил старик, обернувшись к менгиру. Он взобрался на возвышение и торопливо зажег шесть масляных ламп, похожих на увеличенные в десятки раз лампады. На рогатом мегалите заплясали багровые отсветы, открывая взору грязные потеки, монах подумал, что это кровь. Старик встал на колени и, протянув к менгиру руки, стал тихо выть. Через минуту завывания стали громче, он начал раскачиваться, наконец, сорвался на крик, забился в судорогах и упал ниц. Продолжая вопить и содрогаться всем телом, старик перевернулся на спину. Это был эпилептический припадок, его били конвульсии, вопль сменился мычанием, ртом шла пена. Отец Вонифатий рванулся было на помощь, судорожно вспоминая, что надо как-то разжать зубы и вынуть язык, дабы эпилептик не задохнулся. "Стой!", - прошипела, выросшая словно из-под земли старуха, схватив за рукав. Припадок сменился истерикой. Старик стал хохотать как сумасшедший, сотрясаясь от душившего его смеха, он стал подниматься, сначала сел, потом встал на четвереньки. Слюни текли по бороде и капали на пол. Он встал, но еле держался на ногах, истерический хохот крючил его. "Мимака-абордо-террита-фана-фана-жоффффф...", - вместо хохота полился длинный поток бессмысленных звуков. Казалось, он разговаривает с рогатым мегалитом на одному ему понятном языке. "Беседа" продолжалась довольно долго, и прекратилась так же неожиданно как и началась. Старик упал на колени, его шатало, он тяжело со свистом дышал, словно пробежал марафонскую дистанцию.
--Господин сказал, что ты великий жрец, - медленно произнес он, пытаясь встать, старухи обступили его, помогая. Кто-то протянул объемную деревянную кружку с водой. Пил спешно, руки тряслись и больше половины воды он вылил на себя. - Господин сказал, что ты ходишь небесными тропами, и знаешь великие тайны. Я уже стар, и господин сказал, что ты будешь новым заклинателем. Готовься. Этой ночью он придет к тебе.
От усталости еле стоящий на ногах старик, опираясь на плечи старух, шел к вратам мрачного храма. Его борода была измазана слюнями, рубаха пропиталась потом, мохнатая безрукавка-душегрейка и мешковатые штаны залиты водой. Дед-заклинатель, как называли его в деревне, был шаманом. Не проходимцем, использующим безумцев, жаждущих, чтобы их обманули, готовых отдать свои деньги и души любому, лишь бы его учение было туманно и экзотично. Но настоящим шаманом, из тех, кто сам верит в то, что общается с духами, и умеет летать на бубне. И если бы это была ничем не обоснованная вера, пустое самовнушение или психическое расстройство было бы не так страшно, но зачастую это настоящее общение с духами. Какими? А вот ответ на этот вопрос не просто страшен, он ужасен в своей очевидности.
"Этой ночью он придет к тебе".
Вспомнился ужас прошедшей ночи. Пауки величиной со свинью и демон с щупальцем вместо руки. Встречаться с ними хотелось менее всего. Да и быть заклинателем тоже. В голову полезла трусливая мысль о бегстве. Но отец Вонифатий отбросил ее с негодованием. "Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся?! - восклицал он в себе словами прокимна. - Господь защититель живота моего, кого устрашуся?!"
--Боже! Помоги! - негромко взмолился монах, возведя очи горе.
Но не успел он осенить себя крестным знамением, как был схвачен за руку.
--Пойдем, великий жрец, - тянула его старуха, - Дед-заклинатель ждет тебя.
Дом деда-заклинателя почти ничем не отличался от прочих деревенских домов Приуралья, только на коньке крыши красовался череп оленя, но не ископаемого ледникового, как на менгире, а вполне нашего современника. Убранство тоже не было экзотичным. В современной городской квартире встретишь на порядок больше идолов: крыс с монетами - для денег, веселых толстяков - для удачи, домового с метлою, висюльки фен-шуя, пагоды, многоруких Шив - на всякий случай, а так же непременные синие глаз-камешки от сглаза и разнообразные Осирисы, Анубисы, Сераписы на папирусах в рамочке. В доме было светло, такие же как у Снегиря полосатые половики, стол со скатертью, белая русская печь, блестящий рукомойник, аккуратные самодельные стулья и громоздкое кресло у окна. В кресле сидел старик. Бледный как смерть, осунувшийся, еще более постаревший.
--Я б встал, чтобы приветствовать тебя как положено, великий жрец, но сам знаешь, как устаешь после молитвы нашему господину.
В комнату вошел юноша лет 14 с копной ярко-рыжих волос и в веснушках. Почему-то отцу Вонифатию он напомнил Антошку из старого советского мультфильма. Только грустного. Юноша поставил на стол самовар, потом принес две чашки с кривыми красными цветами и блюдца с таким же кустарным узором.
--Садись, великий жрец, - дед указал на стул, - попьем чай, пососем сахар, да поговорим.
--Я самый древний в деревне, - дождавшись пока Антошка нальет ему чая, начал старик, - один помню то время, когда можно было добраться и до Березовки и даже до Города. Давно было. Сопляком был, даже младше внучка моего... - он задумался, вспоминая те далекие годы, когда все было лучше, и небо синее и деревья выше, и вода слаще, потому что юность. - У нас тогда было все по-другому. Все. Видел развалины среди деревни? Там раньше был храм какому-то древнему неведомому Божеству. И жрец там был, вроде тебя, только старый и пьяница. Некоторые из сельчан туда ходили, в основном бабы. А мы не ходили. Мой дед был заклинателем. К нему приходили, и он читал по тайным книгам заклинания. Я не умею их читать, - старик указал пальцем на шкаф, в котором, по-видимому, и лежали таинственные книги. - Потом пришли солдаты и их главный сказал, что жрец неведомого Божества лжец, что никакого неведомого Божества нет. И много другого говорил, я не помню. Жрец потом несколько недель сильно пил и однажды ночью поджог свой храм. Горело ярко, - дед улыбнулся в бороду, - и полдеревни тоже сгорело. Думали пьяница сгинул в огне, но потом его нашли в хлеву. Опухшего и едва живого от самогона. Нашли да убили. Потом началось... Наверное, древнее неведомое Божество осерчало. Сначала бабы поорали, повыли, что жреца убили. Да потом стали к моему деду ходить, чтобы коровы лучше доились, да роженицы не мёрли. Это, наверное, еще более не понравилось Неведомому. Я б тоже осерчал! И он послал к нам его... чье имя нельзя называть.
Дед-заклинатель замолчал. В тишине опустошили чашки, налили еще. Когда отец Вонифатий решил было, что рассказ подошел к своему не совсем понятному концу, старик продолжил:
--Деда моего он растерзал. Разорвал живот и вытянул все кишки. Вот прям тут и лежали кишки моего деда, - он указал взглядом на стол, на котором стоял самовар, сахарница и целая гора вкусных бубликов. - Многих растерзал. Больше полдеревни. Каждую ночь по человеку. А иногда двух. А потом ко мне пришел Господин наш и Защитник. И научил как надо обороняться от того, чье имя мы не называем. Были те, кто мне не поверил... То, что от них осталось, мы закопали на кладбище. Каждую ночь собирались вместе тут, потом долго строили храм.
Дед-заклинатель вскинул на монаха глаза, почти скрытые под мохнатыми седыми бровями.
--Господин обещал, что меня сменит мой внук. А потом пришел ты.
--Я не намерен быть заклинателем! - совершенно искренне сказал отец Вонифатий.
Старик чуть не поперхнулся чаем. Подобного он и предположить не мог: как это можно отказаться быть заклинателем? Это не только честь и уважение, если господин избрал, тут и вариантов нет. Он то помнил свое избрание.
--Могу ли я посмотреть те таинственные книги, которые читал ваш дед?
Дождавшись разрешения, монах подошел к шкафу и открыл дверцу. Книг было много, все невероятно ветхие. С максимальной осторожностью достал одну. Еще будучи студентом, отец Вонифатий особенно любил кроме догматического и сравнительного богословия предмет архаические религии и примитивные племенные культы. И сейчас он ожидал увидеть тексты некоего экзотического древнего культа, одному Богу ведомым способом как сохранившегося до наших дней практически в самой середине православной России. Но не способы подчинения духов великой тайги, и не рецепты изготовления галлюциногенных зелий были в книге. Это были тщательно скопированные, переписанные от руки старообрядческие "тетрадки". Поглядев еще две или три "тетрадки", отец Вонифатий вернулся к столу.
--Ты умеешь читать эти книги?
--Да.
--Там сказано как победить того, чье имя мы не называем?
--Да.
--Тогда почему мой дед не смог?
--Скорее всего он пытался. Я не знаю, смог бы, или у него не было шансов, - пожал плечами монах.
--А ты сможешь?
Отец Вонифатий опустил глаза. В его родной монастырь во множестве приходили "одержимые", которые орали и тряслись, когда на них попадала святая води, или когда приближались к особочтимой иконе Архистратига Божьего Михаила. Отец Аристарх их отчитывал, за что приобрел славу святого старца, и к нему нескончаемым потоком потянулись еще больше "терзаемых бесами", а так же "духовных туристов", приезжающих автобусами поглядеть необычное зрелище. Отец Феогност, бывший врач, считал, что чуть ли не 99% этих кликуш нуждаются не в экзорцизме, а либо в хорошей порке в лучших традициях Духовного регламента 1721 года, либо в срочной психиатрической помощи. Сам отец Вонифатий был искренне верующим человеком, он не на мгновение не сомневался в бытие Божиим, и в истинности всего Святого Писания и Священного Предания. Что бесы существуют, он знал, так же как то, что день сменяется ночью, но никогда их не видел. Так как считал себя недостойным. Кроме того отец Вонифатий был из интеллигентной семьи, папа профессор, мама кандидат наук, брат доцент, младшая сестра аспирант. И это ему в некоторой степени мешало не только сердцем, но и разумом принять в полноте существование того огромного мира, открывающегося перед ним в аскетической литературе - мира демонов и бесов, либо терзающих святых, либо бегущих прочь от них. Придя в Свято-Троицкую обитель, он сначала был полностью на стороне отца Феогноста, соглашался, что старая добрая розга лечит от кликушества во сто крат лучше святой воды и епитрахили. Но шло время, размышляя, наблюдая, читая, молодой монах начал приходить к мысли, что все несколько сложнее, а беседы с седобородым и тихим отцом Аристархом укрепили его в мысли, что истина, как, впрочем, обычно, избрала царский путь: она где-то посередине.
И вот теперь он лицом к лицу столкнулся с тем миром, с которым не желал соприкасаться. Он даже не заходил в храм во время экзорцизмов отца Аристарха. Но Бог решил иначе. Не надрывающая горло в крике девица, и не матерящаяся голосом прокуренного тракториста матрона, а целая деревня заражена этой черной хвостато-крылатой заразой, повылезшей из зловонной горящей помойки - геенны. Снова в душе шевельнулось: "Разорвал живот и вытянул все кишки. Вот прям тут и лежали кишки моего деда". Но монах одернул себя: покойный дед был раскольником, а то и вовсе сектантом вроде прыгунов, бегунов, да трясунов! Вне Церкви же нет спасения! А я законный священник Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви. А если Бог за нас, кто против нас?
Дед-заклинатель ждал ответа.
--Дедушка, как ваше имя?
Старик ухмыльнулся.
--Называй меня как все в деревне: дедом-заклинателем.
Монах пожал плечами. Святитель Николай, просветитель Японии начинал проповедь с обращения в святую веру жреца-самурая, и проповедь его была, во-первых, на японском, а во-вторых, для японцев. И это важно! Отец Вонифатий не святитель Николай, но если он желает обратить в святую веру деда-заклинателя, проповедовать необходимо, во-первых, понятными ему категориями, а во-вторых, не пытаться разрушить быт и субкультуру этого изолированного с 20-х годов мирка. Придет время и Снегири, Луны, Ясени и деды-заклинатели снова станут Ванями, Машами, Сашами и Пал Петровичами.
--Дед. Тот древний неведомый Бог, чей храм стоит в руинах посередине деревни послал меня к вам, дабы я рассказал о Нем, о Его Любви к вам, о тех бесконечных милостях, которые Он обильными потоками изливает на любящих Его и славящих Его.
Старик отставил чашку, бросив в него недососаный кусок сахара.
--Я так и подумал, - нахмурился он, - ты один из них, именно поэтому тебя не сожрали пауки Неназываемого!
--Нет. Потому, что я священник истинного Бога, Всемогущего и Человеколюбивого! - Монах полез в свой портфель и достал напрестольный Крест, - от одного образа Креста Господня обращаются в бегство все силы тьмы... называемые и неназываемые. Именно им, Крестом, и Именем Господа нашего Иисуса Христа, был обращен в бегство тот, кого вы боитесь!
На лице старика хмурь уступило место иронии.
--Господин сказал, что ты великий жрец. Что ты приносишь жертвы ему, он не говорил. Но пообещал встретиться с тобою нынче ночью. Если он призовет тебя, как призвал меня в моей юности - хорошо, если тебя растерзает тот, чье имя мы не называем - тоже не велика печаль, если Господин позволит тебе поклоняться своему неведомому Божеству на развалинах древнего храма - я не стану противиться.
Отец Вонифатий хотел что-то сказать о Боге, о силе веры, и еще много о чем, но старик встал и, ухмыльнувшись, произнес фразу, которая потрясла молодого монаха:
-- Об этом послушаем тебя в другое время.
Это была точная цитата из Библии, именно этими словами язычники Афинского ареопага велели замолчать Павлу, проповедующему о Воскресении Христовом.
Солнце коснулось зеленых клыков хвойного леса на западе.
* * *
Собирались в храм под защиту рогатого мегалита без суеты, привычно, как тысячи раз до этого. С собою брали шерстяные одеяла, валенки и шапки - ночами уже бывают заморозки, а в каменном мешке центральное отопление вряд ли наличествует. По улицам деревни брели люди, мужчины и женщины, дети и старики.
--Пойдем, великий жрец, - позвал старик, - сегодня особый для тебя день.
При этих словах рыжеголовый внук зыркнул злыми глазами на монаха.
У ворот храма старухи, которые, по-видимому, выполняли функцию служительниц культа, пересчитывали людей. В деревне было человек 400, может чуть больше, но в храме не было шума и суеты, каждый знал свое место. Одними из последних вошли дед-заклинатель с внуком и новый для деревни человек, которого все называли великим жрецом.
--Все? - спросил дед. Одна из старух ему что-то прошипела в ответ.
Двери со скрипом закрылись, шестеро мускулистых мужиков подняли бревно, и взгромоздили его на крюки - теперь храму не были страшны и осадные орудия.
Было холодно и мрачно. Свечи и масляные лампы практически не разгоняли мрак. Люди скрючились на своих лавках, некоторые младенцы плакали, некоторые тихо посапывали, на некоторых шепотом ругались родители, ведь дети и в таких фантасмагорических условиях остаются детьми. Старухи расселись по своим варварским тронам, рыжий Антошка сел у возвышения, а дед-заклинатель и монах поднялись к рогатому мегалиту.
--Поклонись! - вновь приказал старик.
--Нет, - вновь тихо, но уверенно воспротивился монах. Повернувшись к людям, он вновь повторил начало своей неудавшейся проповеди: - Радуйтесь, братья! Истинный Бог, Творец Неба и Земли, послал меня к вам, дабы и вы узнали Благую есть: Христос Воскресением Своим победил смерть!
Лицо деда-заклинателя скривилось, словно у него внезапно заболел зуб.
--Поклонись! - властно одернул он отца Вонифатия. - Потом говори!
--Нет, - упрямо ответил монах.
--Руины в вашей деревне, - сильный молодой голос наполнил капище, - это Дом Молитвы, Дом Бога Живого, и ваши предки знали Его, чтили Его... - люди зашумели, - Он посылал на ваши поля обильные дожди и богатые урожаи, здоровье детям и радость родителям. Ибо Он Благ, и милость Его столь же безгранична, как и Его величие! Он так возлюбил вас - каждого из вас! - что послал Сына Своего Единородного, чтобы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную!
--Неназываемого!!! - прилетел визг из густого сумрака храма. И сотни людей загалдели, вскакивая со скамей.
--Нет! Имя Его Иисус Христос, Спаситель! - но слова монаха потонули в буре гневных возгласов. Тот же голос завизжал: "В клетку!!!" разрезая мрак капища, толпа безумцев дернулась к возвышению.
Отец Вонифатий как-то сжался, понимая, что жить ему осталось считанные минуты. Почему-то в голове пронеслась мысль, что настоящие мученики не тряслись от страха за свою жалкую жизнь, но как настоящие герои, воистину достойные сияющих венцов, шли навстречу смерти, зная и не сомневаясь, что они победители. Надо было распрямить плечи, и встретить волну безумцев с горящими глазами, с духом смирения и печали, со словами "Прости их, Господи" и славословием Спасителю. Но отец Вонифатий продолжал мелко дрожать, отступая к менгиру, пока не уперся в него спиной. По неведомым причинам, разъяренная толпа не последовала за монахом, остановившись у ступеней возвышения, потрясая кулаками, выкрикивая что-то страшное, она бурлила, но не поднялась и не растерзала ненавистного.
Дед-заклинатель поднял руку, требуя тишины. Через несколько минут бурление бури стихло.
--Странные слова говорит жрец, - сказал старик. - Если правда в том, что Неведомое Божество руин из мести послало к нам Неназываемого, то у нас есть наш Господин и Защитник, - дед закричал, руки его тряслись: - и он защитит нас от Неведомого Божества руин, как защищал от Неназываемого!
Толпа заорала в восторге.
Когда вопли затихли, дед-заклинатель поднял руку.
--Теперь тишина. Будем взывать к Господину.
Старик подошел к менгиру. Сверкнул глазами исподлобья на отца Вонифатия, кивнул, мол, отойди. Встал на колени.
Видимо, это был знак для старух-служительниц. Они встали со своих тронов и понесли к возвышению какие-то свертки. Началось облачение. Сатанинская пародия на облачение православного архиерея. Подошла старуха и надела на деда тряпочные черные тапочки с вышитым белым черепом оленя на левом тапке. Каждая следующая старуха приближаясь к возвышению, вставала на колени и целовала рогатый череп на тапке заклинателя, и потом облачала его в следующий элемент ритуальных одежд. С деда сняли меховую душегрейку и надели некогда белую, но посеревшую от времени, ветхую рубаху до пола, на шею повесили какие-то амулеты, и широкие ленты до пола, перепоясали кушаком с вышивкой, на запястья надели широкие браслеты, на плечи - несколько мантий разного покроя, длины и расцветки, на голову - корону, похожую на сосновую шишку с рогами. Последний на возвышение поднялся Антошка, он поцеловал тапок и протянул, не поднимаясь с колен, длинный жезл с навершием в виде все того же оленьего черепа.
Старик стоял перед мегалитом. Сатанинская карикатура епископа.
Сельчане расселись по скамьям, капище погрузилось в тишину. Началось молчаливое ожидание. Тишина и тьма. Дыхание сотен несчастных, безумных от страха, заблудившихся людей и нервная дрожь языков пламени, тщетно пытающихся разогнать густой, вязкий, холодный мрак. Это продолжалось довольно долго. Потом дед-заклинатель начал выть и раскачиваться из стороны в сторону, раскинув руки и потрясая жезлом. По боковым нефам пробежала волна шепота. Дед-заклинатель вводил себя в истерическое состояние, привычно, как много тысяч раз до этого. Затряс руками, вытянутыми к мегалиту, закричал что-то малопонятное высоким голосом, потом повернулся к людям.
--Было... было то что произошло... - громким шепотом бубнил старик, - огонь вожжен... чаша переполнилась... пришли пауки... - и воскликнул, вскинув руки, - Господин! Защитник!
Люди, собравшиеся в капище, тоже вскинули руки, восклицая вслед.
Дед-заклинатель медленно двигался от края к краю возвышения мимо рогатого менгира, продолжая бубнить и восклицать. Что он шептал, отец Вонифатий перестал понимать довольно скоро. Сельчане, казалось, понимали несвязное бормотание, они кивали, соглашаясь, и едва не подпрыгивали над лавками, выкрикивая "Господин! Защитник!". Отец Вонифатий, сидевший в углу недалеко от менгира, медленно перебирал четки. Страх отступил, уступив место стыду. Да! Он заперт в каменном мешке вместе с сотнями безумцев, столь сильно запуганных, что готовы принести любого в жертву своему кошмару, а в нескольких шагах шаман призывает демона, но молодой монах терзался стыдом. Но если бы внимательнее взглянуть в его сердце, можно было бы увидеть там уязвленное самолюбие, раненое тщеславие, гордыню, по которой нанесен удар, а не слезное покаяние о маловерии и малодушии. Не воин Христов, не бесстрашный герой, не пламенный миссионер, всего лишь жалкий, трусливый юнец, отрастивший бороду. Пальцы перебирали четки, но молитвы не было, был мрак внутри, почти такой же как в капище... где же свет, который был всегда в сердце?
--Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма? - тихо спросил себя отец Вонифатий словами святого апостола Иакова, брата Господня. И в эту секунду в ворота храма ударил таран.
Завизжали дети и женщины, мужчины подскакивали со скамей, и как бы отзываясь, тысячегласый вопль гнева прилетел извне. В двери стучали и скреблись, капище содрогалось от ударов.
--Господин! - возвысил голос дед-заклинатель. - Защитник!
И его крик успокоил собравшихся. Точнее перевел их истерику в привычное русло. Камлание продолжилось. Сатанинский жрец продолжил ходить по возвышению, бомоча и восклицая, воздевая руки и даже подпрыгивая. И вот он остановился, затрясся, подняв руки, глаза остекленели, по бороде потекла струйка слюны.
И тут случилось то, чего менее всего ожидал увидеть отец Вонифатий в этом храме князя бесовского. Раздалось прекрасное, ангельское пение, масляные лампы вспыхнули, выбросив вверх полутораметровые языки белого пламени, осветив храм, и из-за менгира появилась процессия. С двух сторон из-за рогатого камня выходили мальчики в серых подрясниках и коротких католических альбах, с высокими свечами в руках. Точнее не шли, а парили над полом. Пение небесного хора, мягкое и ласкающее усыпляло и одновременно воспламеняло сердце восторгом. Мальчики были красивые, с огромными голубыми глазами, длинными ресницами и золотистыми кудрявыми волосами. Они пели и шли от менгира... становились прозрачными и таяли. Дед-заклинатель рухнул на пол, словно внезапно у него отнялись ноги, и так застыл. Любуюсь процессией, монах не заметил как появился ангел. Он блистал. Белоснежная риза светилась неземным светом. Он был столь прекрасен, что никто не смог бы сравниться с ним. Кожа, черты лица, глаза, губы, волосы спадающие на плечи - он был совершенен. В руках ангел держал высокий посох или копье, а за спиной были видны полупрозрачные, словно сотканные из облаков крылья. Ангел улыбнулся, и сердце молодого монаха было готово разорваться от этой улыбки.
--Приветствую тебя, верный служитель Отца Небесного, - сказал ангел, и голос был нежнее любой самой чудесной музыки, именно такими голосами только и можно восклицать у Престола Небес херувимское славословие, - я ждал тебя.
Отец Вонифатий сделал несколько поспешных шагов вперед, он уже занес руку для крестного знамения, мечтая упасть ниц и возблагодарить Господа за столь невероятное счастье. Но Ангел протянул руку, останавливая и произнес цитату из Писания:
--Господу одному поклоняйся.
Пение мальчиков затихало, они медленно таяли. Пламя светильников ярким неземным светом освещало храм, мегалит стал черным, и даже как бы уменьшился в размерах, а тень от него неестественно черная вытянулась до самых ворот, упираясь в них своими рогами.
У ангела не было тени. Он был светом.
--Вонифатий ты верный раб своего Отца. Ты храбрый воин великой битвы. Не бойся меня, я твой друг, соработник. Ты терзаешься страхом, но не стыдись этого. И святые мученики теряли рассудок от страха - ты знаешь. Но повторяю: не бойся. Не к мученичеству призвал тебя твой Небесный Отец, но дабы исполнить Его волю. Погляди на них, - прекрасный ангел вытянул руку с длинными тонкими белыми пальцами, указывая на замерших от страха селян, - они ждут твоей помощи. Они всю свою жизнь ждали тебя. И вот ты здесь, чтобы спасти их от ужаса, что прячется в ночи. Спаси их!
Отец Вонифатий ликовал. Голос ангела ласкал, слушать его было наслаждением, сердце билось громко и часто.
--Много лет жили они во тьме, и вот ты принес им свет. Они жили во страхе и уже разучились надеяться, и вот ты принес им надежду. В ненависти они разучились любить, и вот ты принес им весть о любви. Блажен ты, служитель Господа!
Монах не находил себе места, его переполняли чувства, руки дрожали, лицо раскраснелось.
--Некогда Моисея призвал Бог и повелел ему спасти Израиль, - говорил, словно пел, ангел. - Страшен был фараон, олицетворение самого зла, но Моисей бросил ему вызов и победил. Ты - Моисей! Пришли полчища филистимлян и с ними ужасный Голиаф, одним видом устрашающий все войско Израиля, но Давид бросил ему вызов и победил. Ты - Давид! Сирийцы осадили Самарию, голод и смерть пришли к избранному народу, воинов, колесниц и коней до горизонта привел царь Венадад, но Елисей победил их один. Ты - Елисей! Возразишь? - ангел покачал головой. - Нет, не станешь. Они умерли смертью и попали в ад, ты же омыт водою крещения и искуплен от смерти! Они меньшие по слову Иисуса, ты же тот, которого Он называет другом и братом. Они, по слову Павла, тщетно силились оправдаться кровью тельцов и агнцев, ты же уже оправдан Кровью Другого Агнца, и сам, своими руками приносишь эту Кровь, о чем они не могли и мечтать. Ты - воин, избранный владыкой мира.
Ангел подошел почти вплотную к монаху, тот едва мог дышать, необъяснимая сладость наполнила его.
--Ты, воин. Ты можешь бросить вызов всем демонам ада. Ты можешь обратить в бегство легионы бесов. Ты можешь сразиться с самим сатаною. Загляни в свое сердце, и ты найдешь подтверждение моих слов!
Отец Вонифатий расправил плечи, привычным движением обернул четки вокруг запястья.
--Иди и сразись! Объяви, что ты в праве и легионы ангелов будут рядом с тобою! Иди! - ангел посохом указал на ворота, в которые упиралась рогами черная тень мегалита.
Монах посмотрел на ворота.
Перед глазами стояли сцены из житий святых, побеждающих демонов ада; одним своим словом обращающих полчища бесов; перед которыми трепетали могущественные ангелы сатаны.
--Откройте! - повелел ангел.
Мужчины неуверенно стали поднимать бревно затвора.
И отец Вонифатий спустился с возвышения.
--Побеждающий получит всё! - продолжал ласково петь свою нежную песнь ангел. - Все вы боги, говорит Давид. Боги! И ты побеждающий бог, и победой своей взойдешь на небо, выше звезд! И престол твой вознесен будет на горе в сонме богов! Взойдешь на высоты облачные! Будешь подобен Всевышнему!
Неожиданно в голове появилась, казалось, совершенно неуместная, инородная, чужая, и даже какая-то неприятная мысль: "Говорил в сердце своем: "взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему"" - откуда эти слова?
Двери были отворены и тьма, рванувшаяся в капище, потеснила белый свет масляных лампад, и из этой тьмы вышел тот ночной крылатый гость в ржавом шлеме, с длинным грязным багром и щупальцем вместо руки, в окружении пауков, в чьих многочисленных круглых глазах корчились языки белого пламени.
Исчадье ада растянуло свою пасть в ухмылке, обнажая желтые акульи зубы.
--Моисей был вооружен против фараона посохом. Ты же стоишь безоружный, - заскрежетал голос демона, - Голиаф обещал скормить труп Давида птицам небесным и зверям полевым, твой же труп растерзают ночные создания, - монстр кивнул на пауков, медленно вползающих в капище.
Но монах не слушал демона, слова, произнесенные ангелом у менгира, не давали ему покоя, неприятная мысль оттесняла ликование захватившее его от ласкательных речей ангела света, подчиняя себе, возращая рассудок. "Говорил в сердце своем: "взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему"". Откуда же это? Обетования мученикам из Откровения Иоанна Богослова?
И как громом пораженный, отец Вонифатий замер соляным столбом. Внутри все похолодело.
Давид вышел против Голиафа с палкой, а он безоружным! Дрожащая рука поднялась в груди: иерейского креста не было. В руках ни Евангелия ни Знамени Христовой победы, а в сердце слова Люцифера из книги пророка Исаии, которыми напутствовал его ангел... Денница, ангел утренней зари.
--Как упал ты с неба, денница, сын зари! разбился о землю, попиравший народы, - зачем-то стал цитировать отец Вонифатий, и ясность памяти была необычная, словно читал по открытой книге. - Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней... В преисподнюю низвержена гордыня твоя со всем шумом твоим; под тобою подстилается червь, и черви - покров твой.
Вот что обещал ему сатана. Отец Вонифатий обернулся, и увидел улыбающегося ангела, но улыбка более не казалась дарующей нескончаемую радость, - скорее ухмылка.
--Начало греха - гордыня, - писал сын Сирахов, - пробормотал монах вслух, немигающими глазами наблюдая за извивающимся щупальцем демона, приближающимся к его горлу, - вот и я, возносящийся в гордыне своей выше звезд, нынче же буду низвержен в ад...
Щупалец, в кровь раздирая кожу крючками, обвил шею. Отец Вонифатий стал задыхаться.
--Боже! - выдохнул он в последний раз, прежде чем мир погрузился во тьму - Милостив будь ко мне грешнику!
* * *
Отец Вонифатий открыл глаза. Солнце щедро заливало лучами осенний лес, поляну и ленту реки. Монах лежал лицом на руле "Нивы". Все тело нестерпимо ныло. В голове туман. С трудом открыв дверцу, отец Вонифатий буквально вывалился из машины, руки и ноги не хотели слушаться. Наконец он поднялся. Над головой голубое небо без единого облачка, под ним лес, прекрасный, поистине достойный кисти лучшего живописца, и синяя гладь реки. Пение птиц и спокойствие.
Было или нет?
Послышалось тарахтение, и из леса появился ржавый "Урал".
--Батюшка! - немного пьяный веснушчатый парень в бейсболке с американским орлом, широко улыбаясь, выполз едва ли не по пояс в окно. - С машиной что-то? Помочь?
Галлюцинация. Бред.
В горле пересохло. Пить. Отец Вонифатий сел на кресло пассажира, достал свой требный портфель и вынул пластиковую бутылку, хоть святой воды глоток.
Бутылка была пуста.
Монах смотрел на нее как на артефакт погибших цивилизаций, не веря самому себе. Наконец он оторвал взгляд от бутылки и поглядел в зеркало. Ворот подрясника был в крови.

Лето 2009 года.

о.Александр

Фильм «Коридор № 6″ рассказывает о тюремном служении первого московского священника, окормлявшего тюрьмы — протоиерея Глеба Каледы. Фильм снят телекомпанией «Сретение» Синодального отдела по делам молодежи Московского Патриархата.

http://www.youtube.com/watch?v=J1U9krNL ... age#t=241s

Иоанна белая

о. Валерий

"Не желайте от себя невозможного, не требуйте от души вашей того, что она не может дать. Врачуйте ваши увлечения покаянием, а недостаток делания вашего восполняйте сокрушением духа".Святитель Игнатий Брянчанинов +1867г.

ПРАВОСЛАВНЫЙ ФОРУМ (aksobor.ru)

Делюсь понравившимся.

30.07.2012В.М.Смирнов и А.В.Краснов

Кто сейчас на конференции